Твоя загадка прекрасна,
Ты само совершенство —
Я это понял, как только
Мы повстречались однажды…

Найк Борзов

Д.А.

I

Ты чем-то вульгарна, но также права ты,
когда замечаешь мои недостатки.
Когда отвечаешь про омы, про ватты
и пишешь усердно конспекты в тетрадке,
ты видишься мне бесподобной девчонкой,
ты видишься мне бесконечной загадкой,
и если любовь называется гонкой —
то я не Шумахер. Становится гадко
от шуточек Глеба, а также Сергея,
ведь Глеб и Сергей — неплохие ребята,
но тут достигают они апогея
тупизма. И то, что для сердца так свято
ломается вмиг. Им смешно, мне же больно.
Ты тоже смеешься. Сияешь улыбкой
и вроде играешь насмешки ты роль, но
люблю я тебя. Не считаю ошибкой
тот факт, что влюбился в тебя. Как ни странно,
любовь долговечна. На сердце пусть ранка,
оно бьется дальше, любимая Анна…
Хотя, к чему пафос?! Любимая Янка,
любимая Анечка, Аня, Анюта,
до засухи в горле твержу твое имя.
Как малый ребенок в преддверье салюта
улыбки я жду. Ты смеешься с другими,
но, правда, и я на других свои строчки
транжирил, пытаясь забыться навеки,
в болото любви, перепутав все кочки,
попал. Утирая усталые веки
от виснущих слез моих глупых страданий,
я понял, что сердцу (увы!) не прикажешь,
являюсь нелепым я сборщиком дани
с себя самого. А когда ты мне скажешь
хоть слово, хоть фразу, подаришь улыбку,
я вновь загорюсь пламенеющей страстью,
приму стоны сердца за грустную скрипку,
любовь ненасытной и жадною пастью
сожрет меня целым. Точнее сожрала
довольно давно. И войдет вновь без стука
в гортань мою привкус простого металла,
и я научусь говорить слово «сука»
привычно, беззлобно и даже спокойно,
манерно и тихо, чтоб до адресата
оно не дошло. Вопрошаю: на кой нам
любовь?! Жизнь бывает всегда полосатой:
то белой, то черной, то черной, то белой,
любовь никогда не меняет окраски!
Амур, как же это мне все надоело,
ты знаешь, что это! Сдираю я маски
предательства, лжи, лицемерия, лести,
я верю в любовь, но к чему моя вера?!
И крик сей, наверное, здесь неуместен,
но я же люблю! И похож я на мэра,
чей город сгорел. Я смотрю на руины —
сгорел мегаполис — он звался «Надежда»,
душа моя снова ваяет картины
Новейших Надежд. Мир — жестокий невежда,
но лишь для меня. Для других же он — чудо,
другие живут, в нем не видят печали,
и я не хочу быть последней паскудой:
живите и радуйтесь! Но на причале
судьбы вашей тоже когда-нибудь буря
надежд корабли разметает все в щепки,
поверьте, надежды людей только дурят,
их руки костлявые тверды и цепки!

II

Вот видишь, Анюта, насколько мне больно,
тебя обвинять я ни в чем не желаю,
но сердце тебя осуждает невольно:
«Ну, как она может?!» Подобно трамваю
я еду по кругу. Я знаю дорогу,
она приведет меня снова к тебе лишь.
Начну я опять понимать понемногу:
Ты черные дни своим взглядом отбелишь,
но сердце заденешь мое ненароком,
и вновь эта Боль постучит в мои двери,
и вновь она станет душевным оброком,
я вновь обрету все былые потери
в едином лице. Забывая обиды,
из злости и радости сделав коктейли,
Увижу, как яростно мчатся болиды
моих стихотворных, корявых… затей ли?!
Я с грустной улыбкой, взирая на фото,
услышу в бурлящей пульсации вен,
как шепчет мне тихо, настойчиво кто-то:
забудь про нее. А в банальности сцен
любви моей те же слова и вопросы:
что сделала ты с моим сердцем? Понятно,
что можно назвать благородством доносы,
сказать, что нулю очень многое кратно,
что ты недостойна меня… Разве это
могу я принять?! Мил насильно не будешь —
та фраза железно, как строки завета,
во всем ставит точку. Тебя не осудишь,
меня не осудишь, судьбу не осудишь —
наверное, так для чего-то и надо,
но если действительно веришь и любишь —
на все наплевать. А в душе клоунада
уже продолжается долгие годы —
кому-то смешно, а кому-то так больно!
И слово «романтик» уходит из моды,
теперь романтизм — далеко не прикольно,
но не для меня. Ведь любовь не покупка —
бесценна она. Ну, а за горизонтом
кончается чувство, глупей нет поступка,
чем поиск его. Не сочти ложным понтом,
я просто поэт, горизонт — грань страданий,
а он бесконечен, проверить попробуй,
в неоновом свете обшарпанных зданий
он мне улыбается как-то особо…

III

Ты чем-то умна, но ведь также глупа ты,
когда вычисляешь значенье абсциссы,
когда отмечаешь на карте Карпаты,
когда защищаешь сужденья Ларисы,
я вижу, что жалок, нелеп пред тобою,
мы разные люди. Но сердце не хочет
уверить, что это зовется судьбою —
судьба же тихонько над сердцем хохочет…
И я становлюсь каждый день пессимистом,
хотя каждый вечер о лучшем мечтаю,
надежды проносятся мимо со свистом,
уходят в кювет. В страсти я догораю,
роняя стихи, словно воск раскаленный,
шипением свечки шепчу: дорогая,
любимая Аня, я просто влюбленный
в тебя. Ну, а ты же меня отвергая,
подумай, найдется ль похожий Арсений,
такой Ars-Pegas, чтоб любил бы, Анюта,
тебя точно также. Я, право, не гений,
но честно люблю. С каждой новой минутой,
все больше уверен — никто не заменит
мне блеск твоих глаз. Я уверен, уверен
каких бы не видел душевных знамений —
я буду любить. В самом яростном гневе
забуду про все, но твой образ искомый
останется в памяти, в сердце бурлящем,
твой образ представив, я выйду из комы
я выйду из комнаты, но не пропащим
среди серых будней, банальности мира,
в метро, как всегда, окунусь с головою.
Средь книжек Донцовой с упорством пломбира
растаю в толпе. От тоски я завою,
но грохот колес, безразличные лица
заглушат мой крик. Он ведь сдавлен и жалок
для гула вагона. Ты словно орлица
среди шумной стаи назойливых галок
вцепилась когтями в наивное сердце.
Тебя не забыть. Ты повсюду со мною.
Иду я к тебе, проклиная инерций
разящую силу. Июльскому зною,
январскому холоду, грусти осенней
любовь не сломить. Тяжела её ноша.
Поведай же Ars’у-Pegas’y, Арсений.
про легкость её. За окошком пороша
как в старых стихах. И любовь точна та же.
Я просто растерян. Я спутал дороги.
На землях твоих, словно панк в Эрмитаже,
я встал. И черты твои ласково строги
как в прежние годы. Всегда самой-самой
была для меня ты… Судьба, не злословь!
Как Бушу не нравится имя Усама,
не терпится мною одно — НЕЛЮБОВЬ!

февраль 2004 __________ март 2004

Ars-Pegas